- А если нападут на Казбек, Дербент, Хунзах, Цумада, Ботлих, Новолак, Кизляр и т.д. – ты останешься в стороне? А как же победа над Надыр-Шахом?

      - Погорим теперь о «нападениях» на Казбек, Дербент, Хунзах и так далее. Повторяю снова, если названные тобою населенные пункты защитят меня и мою долину Гидатль, то и я готов защищать их всех. Но защитят ли они меня и мою долину нынче, я не очень-то уверен. Наивысшей святыней для большинства нынешних горцев – не родина, не родные, не друзья, не достоинство, не честь, а… начальник. К тому же, каким бы отвратительным проходимцем он ни являлся. Ради удовлетворения прихоти начальника, они на самом деле готовы пойти на все. Не охваченные этой страшной эпидемией у нас остались лишь считанные единицы. И даже они, вынужденные маскироваться под толпу, ведут себя, как говорят, ниже травы и тише воды. Чем все это не по Гумилеву?

    Я понимаю, не случайно ведь ты последовательно перечислил  Цумада, Ботлих, Новолак и, наконец, Кизляр. Следовало бы  для полного сохранения хронологии начинать с Кизляра. По правде говоря, я устал от этой темы. Видимо, Геббельс был прав сказав, что чем невероятнее ложь, тем больше в нее верят. Восхищаются же у нас десяткой андийцев, от которой в диком страхе разбежались более семисот моджахедов…

    Если ты не против, я приведу две-три фразы о лжи: 1. За затыканием рта оппоненту скрывается обыкновенное стремление скрыть правду. А главным помощником в сокрытии правды, как известно, является ложь. 2. Хуже нет жизненных обстоятельств, чем ложь с продолжением. Когда ты, став объектом и субъектом такой лжи, постепенно начинаешь представлять собой муху, залетевшую в паучьи сети, где у тебя нет помощников, а только зрители: как ты там дрыгаешься?.. 3. Есть масса людей, впавших  в состояние отары, покорно идущей за козлом-вожаком. Но есть и гораздо больше людей, которые прекрасно различают, где ложь, а где правда. И дело не в том, что верят лжи. Но ведь можно притворяться, что веришь лжи, если она отвечает твоим текущим интересам или дает повод не вмешиваться в чужие проблемы. И только такое отношение дает лжи шанс из простого сотрясения воздуха превратиться в реальность, пусть и виртуальную. Однако есть непреходящий во времени закон бытия. В конце концов, проигравшими оказываются не те, кто боролся с ложью, а те, кто притворялся, что поверил ей.

    Словом, Мухаммад, давай-ка договоримся – не будем возвращаться к обсужденным нами уже вопросам, иначе наша беседа начинает принимать оттенок монотонности. А о победе над Надыр-шахом я с удовольствием готов побеседовать с тобой. Итак, продолжим.

    Я не знаю, говорит ли тебе о чем-либо имя Саида-Ибрагима-хаджи. Если нет, то я нисколько этому не удивлюсь. Ни историки, ни богословы, ни политики, ни литературоведы по-настоящему еще не поинтересовались ни жизнью, ни всесторонней деятельностью этого величайшего человека, подаренного Творцом стране гор в самый решающий момент ее истории. Очень странным мне кажется еще то, что даже авторы художественных произведений, посвященных событиям войны с Надыр-шахом, как-то лукаво проходят мимо его имени. Даже его прямой потомок, ученый 19 века Гасан Алкадари ни единым словом не обмолвился о нем в своих исторических сведениях «Асари Дагестан». И это в то время, когда совсем незначительные персонажи  тех событий возведены чуть ли не до главных… Правда, кое-где встречаются совсем скупые строки, вроде следующих: «Когда нависла опасность порабощения Дагестана полчищами Надыр-шаха, Саид-Ибрагим-хаджи сделал очень многое для мобилизации горцев против него», «Пользуясь своим огромным авторитетом, он распространял в высшей степени действенные обращения, в которых призывал народ к отпору этому тирану-завоевателю». (М. Абдуллаев «Из истории филос. и общ. - пол. жизни Дагестана», 1968г. стр.35). Читая составленную доктором фил. наук  Ахмедом Муртазалиевым книгу «Жизнь и творчество Багадура Малачиханова» я нашел в ней и такие строки: «Чулак-Сурхай (хан Кази-Кумухский)  сбежал от него (от Надыр-шаха) в Гидатль, где нашел прибежище у Ибрагима-хаджи Урадинского, являющегося представителем  знатного рода «чухби». Если бы профессор В. Г. Гаджиев не опубликовал в своей книге «Разгром Надыр-шаха в Дагестане» (стр. 162, год издания 1996) отрывок (всего полстраницы) из, как он сам пишет, «объемистого письма» Ибрагима-хаджи лично Надыр-шаху, то мы тоже не имели бы даже смутной  информации о существовании столь бесценного документа истории. Если бы не тоненькая ниточка генеалогии, протянутой через  множества поколений и связывающей с его могущественной фигурой мою скромную персону, то, может быть сегодня и я не имел бы о нем вообще никакого представления. Собственно говоря, твои вопросы – «А если нападут на Казбек, Дербент, Хунзах…?» и «А как же победа над Надыр-шахом?» побудили меня совершив мысленный полет в трехсотлетней давности прошлое, задать их непосредственно самому Ибрагиму-хаджи. Вот его ответ: «Вам надо вернуться к  душевно-умственному складу предков!», т.е., говоря современным языком, к их менталитету. Откровенно скажу, мне становиться жутко, когда на фоне предков представляю наших современников. Иногда кажется, что подавляющее большинство из нас являются бездарными артистами, бездарно играющими роли праотцов в бездарном спектакле для роботов и манекенов, сидящих в мрачном  зале с мертвой тишиной.  Боюсь, что, в конце концов, мы окончательно скатимся до состояния, определенном великим Гегелем: «Нация, отказавшаяся от своего героического наследия – это нация лакеев».

      Досье. Ибрагим-хаджи родился в Гидатлинском селении Урада. Он прадед  первого имама Дагестана и Чечни Гази-Мухаммада.  Став после победы на всемусульманском конкурсе Мекка-Шерифом, в течении семи лет являлся духовным  главою  всех мусульман. Именно он дал фатву (разрешение) на газават против Надыр-шаха. Поэт. Писал  на аварском и арабском языках. Приехав на родину в отпуск, умер от свирепствовавшей тогда в горах чумы. Похоронен на урадинском кладбище.

     - В разное время разными были взаимоотношения Расула Гамзатова и Адалло. Как ты оцениваешь его как поэта, и какие у тебя личные отношения к его личности?

      -  Действительно, мы с Расулом более сорока лет находились, как бы это выразить, ну, в мысленно определенном расстоянии друг от друга. Почему я заговорил о расстоянии? Дело в том, что я почти с самого начала встречи с ним понял – надо соблюдать какое-то приемлемое расстояние между ним и собою. Говорят же, если подойдешь  ближе, огонь может  обжечь, удалишься подальше, то замерзнешь. Но как бы не соблюдал воображаемую черту, благодаря его многочисленным помощникам, я не однажды обжегся и столько же раз замерз. Ты прав, он был намного старше меня и в разное время наши с ним взаимоотношения были разными. О них я составил многостраничное письмо и отправил на его имя из эмиграции.  Получил он его или нет, я не знаю. Ответа не последовало. За год до моего возвращения, к сожалению, он умер. Я даже просил Всевышнего сохранить его живым и здоровым, ибо очень хотелось  побеседовать с ним  обо всем случившемся и убедиться в том, что на самом ли деле лично он в своем интервью еженедельнику «Новое дело» (№ 43, 1999 года) утверждал, будто бы я заявил, что русских надо уничтожать. «Расул, когда и где я сделал такое заявление или писал?».  Вот так, произнося каждое слово четко и ясно, хотел я спросить у него. А   он никак не смог бы ответить только потому, что я нигде, никогда и ни при каком статусе с таким идиотским заявлением к людям не выходил. Это была самая гнусная клевета, видимо, преподнесенная ему на тарелочке шайкой бездарных писак, неотлучно окружавшей его всюду.  Нет сомнения, расчет их был научно-выверенным, ибо до сего времени он (их расчет) приносит им солидные дивиденды в виде больших и малых удовольствий от нанесенного  и до сих пор наносимого мне тяжелого морального и неисчислимого материального ущерба. Ничего, Бог им судья!

      Тебя интересует еще, как  я оцениваю Расула – поэта? Пожалуйста. В книге «Родники Рамазана», отвечая на твои и Абдурашида Саидова вопросы, Рамазан Абдулатипов говорит, что Расула лучше читать на аварском языке. Честно говоря, я, наоборот, с удовольствием читаю его только в переводах на русский язык, а его отца Гамзата Цадасы с таким же удовольствием только на аварском.

      Раз тебе интересно знать и о сложившихся между мной и Расулом отношениях, то придется  нам вернуться к той же книге. В ней Рамазан сообщает, что он не видел другого человека, который так сильно переживал бы по поводу развала СССР, как Расул. И тут же добавляет буквально следующее: «Это указывает на его (Расула) величайшую порядочность». Если бы Рамазану Абдулатипову было известно мое мнение  на этот  счет, то он непременно писал бы так: «Я не видел другого человека, который так сильно радовался бы по поводу развала СССР, как Адалло». Только я не понял, причем тут «величайшая порядочность». Выходит, все те, кто переживают из-за развала СССР, люди «величайшей порядочности», а остальные, в том числе и я – не порядочные?! Словом, Мухаммад, Расул и я по-разному, а иногда полярно противоположно, смотрели на одни и те же вещи. Вот, видимо, отсюда и возникли  у нас с ним в разное время разные взаимоотношения. Может быть, он был прав, а я нет.

      - Очень мудро. Как ты оцениваешь Расула Гамзатова как поэта? Тут приведу слова незабвенного Роберта Рождественского: «Поэт он огромный, сделавший знаменитым и Дагестан, и аварский язык, и свои горы. Сердце его мудрое, щедрое, живое».

      - О том, как я оцениваю Р. Гамзатова как поэта, мы с тобой уже достаточно долго говорили. Каждый имеет право на выражение своего мнения. Р. Рождественский тоже имел такое же право. Тут я вспомнил связанный с подобным правом один наш древний сказ. С твоего позволения  расскажу я его: «Двое спорили – у косых все двоится. Спросили у косого, он отрицал, что двоится, и в разгаре  спора воскликнул: ведь я же вижу две луны, а не четыре!

      Тот, кто не верил, согласился и сказал: каждый человек вообще видит по-своему. Так было задумано Создателем, но цели этого для нас непостижимы!».