Друг познается в беде

      Судьбу последних десятилетий Адалло невозможно рассматривать в отрыве от Абдурашида Саидова – талантливого доктора, первого из дагестанцев выпускника Первого Московского Медицинского института имени Сеченова, активного общественно-политического деятеля Дагестана и России конца ХХ и начала ХХ1 веков, яркого журналиста, публициста. Поэтому несколько вопросов я адресую к нему, моему другу, коллеге и земляку.

      - Когда  и при каких обстоятельствах ты познакомился с Адалло?

      - В 1987 году, летом, в самом начале перестроечной волны  я познакомился с Адалло.  Дагестан вплоть до начала 1990-х находился в политической спячке! Там не было и духа волны того времени. Соответственно, мне приходилось говорить о продолжающемся соцреализме в творчестве дагестанских писателей, о грядущей антикоммунистической волне, которая может в корне изменить атмосферу в стране.  До 1990-х годов у нас были отношения как автора  и его поклонника. Но и в этот период нашлись люди, которые начали мне говорить о том, что  следует держаться от него на расстоянии. Та же личность, как выяснилось спустя годы, оказывается, и ему говорила обо мне то же самое! Мы долго смеялись над этим в Стамбуле, когда стали вспоминать прошлые годы. Но ни на йоту наши взаимоотношения не менялись из-за таких советчиков. В 1990-м году в республике начали появляться национальные, общественно-политические движения. Узнав о том, что Адалло со своими единомышленниками организует аварское национальное движение «Джамаат», я обратился к нему с просьбой включиться в работу исламско-демократической партии, в то время зарегистрированной и официально действовавшей. Я тогда скептически относился ко всякого рода национальным движениям, считал это происками партаппарата и криминала, потому в многонациональном Дагестане я представлял лишь движение единомышленников без национальной окраски, но с обязательным учетом исламского фактора. Адалло отказался поддержать мою идею, тем не менее, мы пришли к выводу, что нужно действовать согласованно. Он был охвачен идеей возрождения национальной культуры, литературы, желанием помочь своему народу. С тех пор мы рука об руку проводили работу по декоммунизации сознания людей, по пропаганде идей свободного общества с либеральной экономикой. Уже в 1991-92 году Адалло начал издавать газету «Путь ислама”, которая стала органом ИДП Дагестана. У нас с ним были разные взгляды на некоторые проблемы, однако в кардинальном мы были единомышленниками. Время показывало, что где-то он оказывался прав, а где-то я, ведь оценку политике дает лишь время. Так до 1993 года мы работали вместе. Иногда выгребали последние деньги из кармана, чтобы вышел очередной номер газеты, ведь стоимость газеты не покрывала выход очередного тиража, который успевал дорожать от номера к номеру! Парадоксальная была ситуация: газеты, из номера в номер выступающие с критикой либеральной экономики, призывающие иногда полной блокаде решений федерального правительства и к прочим антирыночным провокациям, финансировались правительством РФ, а наша газета, так же как и другие небольшие газеты того времени, пропагандировавшие либеральную экономику и гражданские свободы,  выходила за счет тех, кто ее издавал! Вот в те годы я часто бывал у него и дома, ездили как по Дагестану, так и в некоторые Северо-Кавказские республики. Так началась наша дружба. Несмотря на специфику характера, а без этого не бывает творческих личностей, у нас было достаточное взаимопонимание, чтобы назвать наши взаимоотношения дружбой. (Возможно, и мой характер не из шелковых!).

     - Как бы ты охарактеризовал личностную, поэтическую и политическую особенность Адалло?

       Прежде всего, это человек искренний. До наивности искренний. По наивности иногда мне казалось, что передо мной чистейшей души юноша, который окрылен какой-то романтикой и готов ради достижения этой романтической цели на все лишения. Удивительная, даже для менталитета дагестанцев простота в быту, абсолютное отсутствие ориентации в материальном. Иногда бывало смешно наблюдать за этим, к примеру, Хадижат, супруга его, говорит о чем-то бытовом, мол, надо бы купить то-то, надо бы оплатить что-то, а Адалло говорит: «Купи, в чем же дело?” Супруга разводит руками и смеется: «Где деньги-то? Я бы и сама купила это, если бы не проблема денег!”. То же самое я наблюдал с ним и в Турции. За почти 5 лет жизни в Турции, он так и не разобрался в турецких деньгах – когда ему одному надо было ехать то ли к врачу, то ли к кому-то еще, сын ему дает деньги на такси и объясняет ему: Ты даешь таксисту синюю бумажку, а он тебе должен дать сдачи двумя красными бумагами, запомни». Адалло поворачивается ко мне и говорит: «Что за деньги у них?! До сих пор не могу понять, как они в этих купюрах разбираются?». У   Адалло по отношению к деньгам две позиции: они или есть, или их нет. Если есть – он готов без оглядки их тратить, порой даже на непонятные и не совсем нужные покупки, затем оставаясь без денег для более  нужных, а то и неотложных покупок. Видимо, природная искренность Адалло делает его ранимым даже на незначительные отклонения в поведении его знакомых, коллег, родных. Не терпит обман, тем более лицемерие. И его радикализм, который проявился после 1994 года, был своеобразным ответом на государственный обман, выразившийся в политике Ельцина в те годы. Ведь Адалло, как его обвиняют в ненависти к России, был одним из активных агитаторов и пропагандистов демократической РОССИИ, был страстным сторонником либеральных реформ в РОССИИ. Не получилось. Мало того, получилось по формуле Черномырдина: «Хотели как лучше, получилось как всегда”. Всенародно избранному в 1991-м и продлившему свое президентство путем величайших махинаций с результатами выборов в 1996 году, Ельцину в конце 1999 года нужно было не извиняться и уходить, ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ЗАСТРЕЛИТЬСЯ после всего, что он натворил со страной и с избирателями, ему доверившими страну в 1991-м. Особенно по той причине, что он натворил в Чечне. Что же касается поэзии Адалло, мы лишь читатели, могу сказать, мне его стихи нравились всегда. Специалисты говорят о его поэзии следующее: «Всегда искренний, свободный, стойкий, талантливый творец истинной высокой поэзии» (Зулхижат Гаджиева, профессор, доктор филологических наук,  Институт литературы и языка при филиале РАН в РД), «Замечательный поэт и человек, для которого слова «национальное достоинство», «честь», «боль за Кавказ» никогда не были пустым звуком»  Казбек Султанов, профессор, член-кор.РАЕН, Институт мировой литературы), «Блистательный поэт, человек сложнейшей судьбы» (Ибрагим Абдуллаев, учитель), «Как хорошо, что в нашей Дагестанской поэзии есть поэт с гигантским дарованием и масштабом» (Шамиль Алиев, академик), «Талантливый, многоплановый, с несгибаемой волей поэт и гражданин, готовый пожертвовать собою ради справедливости» (Магомед Идрисов, журналист). В политике же Адалло, как и в жизни – радикал. Хирург. К “терапии” в политике  относится скептически и считает результатом такой «терапевтической» политики принцип «И волки сыты, и овцы целы”, но при этом уверен, что волкам к утру захочется естъ. К выражению известного героя Шарапова “Вор должен сидеть в тюрьме!”, Адалло вместо последнего слова добавляет: “не в Думе и не в правительстве!”. Кто с этим не согласится? Значит, и мы в какой-то степени радикалы.

    - В чем феномен патологического неприятия его одними и восторженного восхищения им других?

      В подавляющем большинстве наш народ остался продуктом советским, коммунистическим. Там общественное мнение СОЗДАВАЛОСЬ искусственно, лепилось с помощью СМИ, используя «влиятельных” людей, иногда прибегая к откровенной клевете, распространяемой тихо и мягко, с помощью тех же “влиятельных” людей. Не хочешь попасть под этот град клеветы – сиди дома и не возникай! А если возник, тем более, если пошел против течения – получай все, что “заслужил”! Я по себе знаю, как в начале 1990-х годов я узнавал о себе массу того, о чем сам и не догадывался: и у психиатра на учете я состоял, и наркотиками я баловался, и к ЦРУ с МОССАДом имел прямое отношение! Эта клевета была настолько мощно организована, что некоторые близкие мне люди начали верить в это! Адалло – яркая личность, имевшая и до 1990-го года свою ступень, свою достойную нишу в общественном положении. “Джамаат”, созданный при участии Адалло нужно было прибрать к рукам, нужно было, чтобы там были управляемые люди, сговорчивые лидеры, чтобы в нужный момент ориентировать общество в нужную сторону. Адалло был крайне неудобным, в то же время шансы остаться лидером этого аварского движения у него были реальные. Пошел раздрай в оргкомитете, пошли обвинения, возня, недостойная интеллигенции. Помню, я наблюдал в Агвали, как группа цумадинцев ехала на съезд аварского народа, где должны были избрать руководство “Джамаата”. Имам Хасавюртовской мечети, он же и наш земляк проводит инструкцию делегатов: «Нам нужно будет избрать руководителя “Джамаата”. На эту должность некоторые выдвигают поэта Адалло. Нам нужно сделать все, чтобы не допустить этого избрания. Он не достоин быть руководителем аварского движения». Я не выдержал и задал несколько вопросов имаму: “Вы читали его стихи?” Ответ: «Зачем мне читать его стихи, делать мне нечего?!”. Вопрос: “Может вам попадались его статьи в газетах?”. Ответ: «Нет, мне некогда газеты читать”. Вопрос: “Приходилось ли вам слушать его выступления или общаться с ним?” – Ответ: “Я с такими не общаюсь и всякие глупости не слушаю!”. Вопрос: «Откуда же у вас такая уверенность, что нельзя голосовать за Адалло, если ни его лично, ни творчество поэта не знаете?” Ответ: «Мне умные люди сказали, а этого мне достаточно для вывода!”. Имам – тот самый “влиятельный” человек. А кто такие “умные” люди, “правильно” ориентировавшие «влиятельного» человека, нетрудно догадаться. Тут возникает вопрос – где же та самая богобоязненность этого духовенства, к которой они призывают нас? Оговаривать, оклеветать человека, даже не зная его лично, не имея и представления о его взглядах – не грех? Вот это и есть тот самый признак советского человека, когда с трибун съездов выступали полуграмотные доярки или свинарки, которые кроме “Мойдодыра” в жизни ничего и не читали, а судили о творчестве Пастернака, Солженицына, осуждали Буковского, Сахарова, не имея и представления об этих личностях. “Мне жалко этих людей!” - искренне жаловался мне Адалло, - “как они не понимают элементарных вещей?!”. Как не бывает в школьном классе большинства отличников, и в обществе не бывает большинства прогрессивных, адекватно оценивающих происходящее в обществе. И это величайшее благо для власти, в противном случае народ бы из года в год не голосовал бы за своих угнетателей, не аплодировал бы собственным убийцам. По этой же причине были и остаются в своем меньшинстве почитатели таланта Адалло. В этом его и счастье, ибо, когда начинает соглашаться с тобой большинство, надо думать о том, что ты не то говоришь, нужно усомниться в себе.

   - Позволю напомнить время (точно не помню), когда ты в тревоге поведал мне о необходимости помочь Адалло в его возвращении на родину  и абсолютного отсутствия понимания этой необходимости у земляков. Никто не хотел заступиться за него, даже некоторые из его знакомых и друзей. Тогда от имени Культурного Центра “Дагестан” я обратился В. Путину и М. Магомедову с аргументацией о том, что он не убивал, а ошибиться может каждый. Я встречался с высокими чинами в ФСБ, с которыми тоже говорил об этом. Дело не сдвинулось бы с места, в этом я убежден, если бы ты не приложил гигантские усилия в этом направлении. Кто тебе помогал в этом? Зачем тебе это надо было, ведь тебе тоже была реальная угроза из-за контактов с “международным террористом” быть привлеченным к ответу?

     Понимаете, есть вопросы личностные, есть общегуманитарные. Все эти вопросы, если касаются таланта, они приобретают особое значение. Я долгое время после событий августа-99 не знал о судьбе поэта ничего. В конце концов, мы с ним дружили не год, в каких бы грехах его не обвиняли, он мой старший друг, имею ли я право забыть и не слышать о нем? Как мог, пытался найти его, связаться с ним. Да, звонили ко мне и с Шатоя, и из Аргуна, иногда с поля боя, что в телефон были слышны канонады. Там в Чечне Адалло не было уже, мне отвечали: “Уехал!”. К началу 2000 года покинул Чечню и Багаудин, с которым также я искал контакты. Уже к середине 2000 года я узнал, что Адалло находится за пределами России. Вскоре по моей просьбе, переданной через третьи лица, состоялся телефонный разговор с поэтом, позвонил сам Адалло. Это, как оказалось, был период его восстановительного лечения после перенесенной операции на сердце. С конца 2001 года до его возвращения мы связывались через Интернет почти ежедневно.  В начале наша переписка была полна взаимных упреков, недопонимания, тем не менее, мы оба терпеливо продолжали переписку. Мы оба нарушали свой покой этими контактами, иногда позволяя и жесткие тона общения. Как я, так и он могли в любой момент просто прекратить эти контакты, сказав: «Не мое это дело втягиваться в эту нервотрепку!”. Слава Аллаху, хватило терпения у нас! Уже в 2001 году я стал предлагать ему пути возвращения на родину. Конечно, вначале для него это было вызовом на эшафот, по крайней мере, нужно было ждать, если не радикальных перемен в России, хотя бы пересмотра оценки событий на Кавказе Кремлем, после чего можно было думать о возвращении. Ни того, ни другого не происходило и не светило, а время шло, годов нам много, чего ждать? Вскоре он согласился на возвращение, что дало мне возможность реально действовать в этом направлении. Это было то самое время, когда я поделился с тобой.  Видя общественное мнение в Дагестане, я решил мягко и последовательно действовать на это самое мнение через свои статьи, где в начале не было даже упоминания об Адалло. Хороший резонанс дала статья в “Дагестанцах” «Синдром Буданова». Контактировал с писателями, журналистами, интеллигенцией Дагестана, делился с ними с ситуацией, при этом, не предлагая им заступиться или предпринять какие-то действия. Так ситуация «созрела» - наступил момент, когда я увидел вокруг себя и других, кто готов был действовать (депутат НС РД Сулейман Уладиев, поэт Абдула Даганов, Магомед Идрисов, Магомедрасул Мугумаев и многие другие). В один из приездов в Махачкалу, Магомеда Идрисова я попросил собрать подписи под текстом и превратить его в коллективное письмо интеллигенции в адрес президента РФ и председателя Госсовета РД. Вручал аналогичные письма от себя Б. Грызлову, Ю. Лужкову и С. Шойгу (лидеры “ЕдРо”), «бомбил» обращениями правозащитные организации, МВД, Прокуратуру и ФСБ РФ. На одном из мероприятий в Москве встретился с депутатом ГД РД, генералом ФСБ Николаем Ковалевым, бывшим руководителем ФСБ, который оказался на редкость интеллигентным и культурным человеком. Все обещали помочь, но воз стоял на месте. Тем не менее, видимо, реакция на эти обращения эхом уходила и в республику. По крайней мере, по спецканалам. Русский ПЕН-Центр официально выступил в защиту Адалло. С Абдуллой Дагановым были на приеме у прокурора республики Яралиева, который  сначала прочитал нам лекцию о зверствах ваххабитов, затем выслушал меня. (Это было вскоре после убийства Руслана Гелаева в Дагестане, а его труп еще не был захоронен, потому я высказался и по поводу выдачи трупа убитого родным для захоронения, обосновав это традициями и моралью горцев).  Прошло еще некоторое время и первым из руководства республики напрямую откликнулся ныне покойный Загир Арухов, который попросил срочно приехать в Махачкалу по вопросу Адалло. Мы с Загиром из его кабинета в министерстве поехали к Яралиеву. Что я не мог понять, не пойму и сегодня, правоохранительные органы так и не смогли снять его с розыска по линии Интерпола, что затрудняло пересечение любой границы с Адалло. Именно на этой встрече была достигнута договоренность о возвращении, заключавшаяся в гарантии неприкосновенности до решения суда. «На территории Дагестана мы даем гарантию, что он не будет арестован, а лишь будет допрошен и под расписку о невыезде отпущен до принятия судебного решения» - было сказано Имамом Яралиевым в апреле 2004 года. Ведь надо было пересечь границу в аэропорту Стамбула…